Хотел каркать про 53 главу, но в итоге карканий тут ровно полтора абзаца.
Рваное про Перцептора, PG
Это случается спонтанно. Нелепо.
Перцептор даже не может вспомнить название планеты, но помнит – остро, глубоко – разделанные корпуса, матово блестящий черный энергон на полу, цепочку следов.
Он горбился над еще живым мехом.
Потрошил наживую, не обращая внимания на хрипы и мольбы.
Спрингер приказал ему сдаваться.
Он похож на дикое, бешенное животное.
На отравленного ржавчиной труболиса – укусит, и эта дрянь вопьется, прорастет насквозь. Сожрет и выплюнет.
Дрифт говорит что-то о том, что это все не случайно и предначертано судьбой, Спрингер забористо материт Праула с его приказом доставить эту тварь на Кибертрон, Кап меланхолично жует свою сайгару.
Перцептор – думает.
Смотрит.
Наблюдает.
Мех не называет своего имени. Он вообще не говорит, только скрипит. Иногда – лязгает.
Опасность скользит в каждом его движении, в наклоне головы, в обороте, в шаге, и блокираторы кажутся чем-то совсем смешным.
Они как стабилизатор во взрывчатых веществах – просто отсрочивают время.
И времени осталось очень мало.
Кажется, он тоже ученый.
Был им.
Ему нравится в лаборатории – он трогает пробирки и мензурки, детали.
Странно, как он умудряется не своротить ничего блокираторами – они весят едва ли не больше его самого.
Иногда он – помогает.
Протягивает инструмент раньше, чем Перцептор думает о том, что он вообще может пригодиться. Придерживает детали.
Садится на стол, скрестив узкие ноги – так, что его колено невесомо соприкасается с плечом Перцептора.
Следит за каждым движением.
За руками.
И Перцептор ловит себя на том, что это не раздражает.
- Как тебя зовут? – спрашивает Перцептор однажды.
Он склоняет голову набок.
Лязгает.
И – неожиданно – говорит.
Голос у него хриплый, с шумами и потрескиваниями – как из другого конца галактики подали слабый сигнал.
- Не зовут. Сам прихожу.
И правда – приходит.
Столетия летят, как клики, Перцептор почти не замечает течения времени – ему кажется, что безымянного забрали только вчера.
Праул забрал.
А еще он – легкий, очень хрупкий.
Маленький.
Когда он трансформируется, внутри него сводятся все полости, становится чуть ли не в два раза меньше, единственное тяжелое место – центр.
Под прицелом – искра, мозг, шестерня трансформации.
И он как-то ирреально правильно ложится в руку.
Будто сделан точно под его, Перцептора, ладонь.
Перцептор не любил таких – ганформеров. Они слишком много спорили, считали, что сами знают лучше, как стрелять. Смеялись – да что ты можешь, микроскоп, что бы ты понимал в баллистике!
Обычные винтовки были проще. Удобнее.
Безымянный не спорил.
Слушал.
Подчинялся.
Даже не пытался менять количество вырабатываемой энергии – в каждый выстрел вкладывал ровно столько, сколько требовал Перцептор.
Он был идеальным инструментом. Безукоризненным.
Молчаливым.
Только иногда скрипел – ветер сейчас изменится.
И ветер менялся – на клик раньше, чем это можно было предположить математически.
С ним было приятно работать.
И неприятно – все остальное.
Их просто было больше – и не было никого, кто прикрыл бы спину.
Рой инсектиконов лезет из растревоженного улья – десятками, сотнями.
Безымянный содрогается от каждого выстрела, его корпус раскален добела, а заряды летят быстро и точно, головы взрываются, как фейерверки.
Снайперская винтовка – хороший выбор, когда врагов мало и далеко.
Это было неизбежно.
Их было слишком много.
Перцептору даже не было больно – он вообще ничего почувствовал.
Возможно, этот развороченный металл и лужа энергона - вообще не его.
Щелкали жвала инсектиконов.
А потом – хруст, мерзкий, отвратительный.
Оглушающий.
Половина морды инсектикона упала в лужу энергона – прямо к лицу Перцептора.
А за ней – еще и еще.
Это как та бойня, на которой они впервые встретились – распотрошенные корпусы, оторванные руки, энергон, душный и тяжелый запах горелой проводки.
Безымянный был очень быстрым. Хищным.
Инсектиконы даже не успевали увидеть, что их убивало.
А потом – как-то резко – все кончилось.
Повисла тишина – тяжелая, как небо.
Только энергон.
Капал.
Громко.
Безымянный садится рядом на корточки.
С его рук и маски течет энергон.
Он смотрит – как-то совершенно безумно.
Добьет, думает Перцептор, точно добьет.
И – почему-то – совсем не было страха.
- Хочешь жить? – проскрипел он.
Перцептор хотел.
- Тебе придется умереть. Ненадолго.
У него очень острые когти.
Или не когти?
Прошивают – насквозь.
До самого мозга.
Все возвращается все к той же бойне – только теперь Безымянный копается в его, Перцептора, внутренностях.
Перцептор не хочет смотреть в зеркало. Тошнит.
Весь корпус – в дырах.
Руки, грудь.
Лицо.
Безымянный жмет плечами и говорит, что у всего своя цена.
Внутри царапается разбитое стекло.
Это ломает все.
Портит.
После каждой вылазки, после каждого выстрела Перцептору хочется протереть руки.
Трогать Безымянного… неприятно.
Однажды Перцептор просто уходит.
Бросает.
Не прощается.
Да и Безымянному прощание не нужно, на самом-то деле.
Это было… ожидаемо.
Где еще он мог появится?
Его называют Вос – и это имя ему подходит.
Пустое имя, пустое лицо, пустота внутри.
Он щурится.
- Мне нужен стрелок.
Говорит прямо, даже не здороваясь.
Требует.
- Для чего?
- Тарн.
Все точно так же, как и раньше – Безымянный слушается, не перечит.
И – в тоже время – Перцептор чувствует, что не он инструмент в его руках, а наоборот.
Безымянный лязгает – он так смеется.